Крах дзэна
Когда можно втиснуть лицо
куда нужно
и дышать с трудом,
пока она низводит рьяные пальцы
раскрыть себя,
помочь мне полным ртом
приникнуть к ее алчбе,
к ее самому сокровенному голоду, —
с чего б желать мне просветленья?
Не проморгал ли я чего?
Забыт ли мной комар минувших дней
или голодный дух грядущих?
Когда можно бродить по этой горке с ножом в спине
от перебора выпитого «Шато Латур»
и сердцем наплескать в долину
@ огней Кагуаса
и стыть от страха, если сторожевой пес
пуская слюни, выступает из кустов
и не желает меня узнавать
и вот мы такие, да, сбитые с толку
мол, кому кого первым убить –
и я дрыг и он дрыг,
и он дёрг и я дёрг,
с чего мне желать просветленья?
Не проморгал ли я чего?
Какой-то мир не удалось мне объять?
Какую-то кость не украл я?
Когда Иисус любит меня так, что кровь
@ у него из сердца хлещет,
а я взбираюсь по железной лесенке
в дыру у него груди,
что растравлена горем размером с Китай,
и вступаю в святая святых в белых одеждах
и заклинаю, взываю:
«Только не этого, Владыка. Его не надо, Владыка.
@ @ Умоляю, Владыка».
И гляжу Его глазами,
как вновь на беспомощных срут
и нежный румяный сосок человечества
стиснут щипцами
власти, силы и денег –
чего ради желать просветленья?
Я таракана какого-то не сумел распознать?
Какую-то гниду в жиже моего величья?
Когда «мужчины неумны, а женщины полоумны»[7],
и все спят в Сан-Хуане и Кагуасе,
и все влюблены, не считая меня,
и у всех есть религия и дружочек,
и титанический талант к одиночеству –
Когда можно провести мяч по всем вселенным
и раздеть женщину не касаясь ее
и быть на побегушках у своей мочи
@ и предлагать свои исполинские серебряные
@ @ плечи
малявке-луне –
Когда сердце мое, как обычно, разбито
чьей-то недолговечной красой
и замыслы один за другим –
тают они, как царства без своей письменности,
и, чу, пыхчу я
к станции несравненного
@ уединенья Сахары
и взбиваю воздух в сумрачный кокон
забвенья непринужденного –
зачем мне дрожать на алтаре просветленья?
с чего б улыбаться мне вечно?
